Спору нет, цепочка Фанни к лицу, и, не считая кое-какой еще оставшейся неловкости, она была до крайности довольна приобретеньем, которое пришлось так кстати. Правда, она бы предпочла быть обязанной кому-то другому. Но чувство это недостойное. Мисс Крофорд предупредила ее желание с добротою истинного друга.
— Всякий раз, как стану надевать эту цепочку, непременно буду о вас думать и чувствовать, как вы необыкновенно добры, — сказала она.
— Когда будете надевать эту цепочку, вы должны думать и еще о ком-то, — отвечала мисс Крофорд. — Вы должны думать о Генри, прежде всего потому, что это был его выбор. Это он мне ее преподнес, и вместе с цепочкой я передаю вам обязанность помнить о первом дарителе. Пусть это будет семейная память. Вспоминая сестру, вы непременно вспомните и брата.
Безмерно удивленная и растерянная, Фанни готова была немедля вернуть подарок. Взять то, что было преподнесено другим, да еще братом… Нет, невозможно!.. Так нельзя! И поспешно и смущенно, чем немало позабавила подругу, она положила цепочку на прежнее место, порешив либо взять что-нибудь другое, либо не брать ничего. Мисс Крофорд подумала, что в жизни не видела такой милой совестливости.
— Дорогое моя дитя, — со смехом сказала она, — чего вы испугались? По-вашему, увидев, что это моя цепочка, Генри вообразит, будто вы заполучили ее нечестным путем? Или вам кажется, что он будет чересчур польщен, увидав на вашей прелестной шейке украшение, которое приобретено на его деньги три года назад, еще до того, как он узнал, что есть на свете такая прелестная шейка? Или, быть может, — она лукаво поглядела на Фанни, — вы подозреваете, что мы сговорились, что я делаю этот подарок с его ведома и он сам этого хотел?
Вся залившись краской, Фанни возразила, что ничего подобного у ней и в мыслях не было.
— Что ж, — сказала мисс Крофорд уже серьезней, но нисколько ей не поверив, — тогда, чтоб убедить меня, что вы не заподозрили здесь никаких хитростей и сами, как я всегда считала, не способны на неискренние любезности, возьмите цепочку и больше об этом не говорите. То, что это подарок моего брата, никак не должно до вас касаться, раз это вовсе не умаляет моего желания отдать ее вам. Генри всегда мне что-нибудь дарит. У меня такое множество подарков от него, что я не могу дорожить и половиной, а он половины и не помнит. А что до этой цепочки, я и надевала-то ее раз пять-шесть, не больше, она прелестная, но я никогда о ней и не вспоминаю. И хоть я рада отдать вам любую другую из этой шкатулки, вы на редкость удачно выбрали как раз то, с чем, случись мне выбирать, я всего охотней рассталась бы и что охотней всего увидела бы на вас. Прошу вас, не возражайте более. Такой пустяк не стоит долгих разговоров.
Фанни не посмела долее упорствовать и с новыми изъявлениями благодарности опять приняла цепочку, правда, уже без прежней радости, ибо что-то во взгляде мисс Крофорд было ей не по душе.
Она не могла не ощутить перемену в поведении мистера Крофорда. Давно уже ее заметила. Он явно старается угодить ей, он до крайности предупредителен, все обхожденье его такое, как было прежде с ее кузинами;
он, видно, хочет лишить ее покоя, как лишил покоя их обеих; и уж не с его ли ведома подарена ей эта цепочка! Нет, не было у ней уверенности, что он тут ни при чем, ведь мисс Крофорд преданная сестра, но легкомысленная особа и подруга.
Размышляя, и сомневаясь, и чувствуя, что обладанье тем, о чем она так мечтала, не принесло подлинной радости, Фанни возвращалась домой и опять ощущала тяжесть заботы, хотя иную, но, пожалуй, не меньшую, чем когда недавно шла этой же дорожкой.
Оказавшись дома, Фанни немедля поднялась, чтобы положить в Восточную комнату это неожиданное приобретение — цепочку в некую заветную шкатулку, где хранила все свои более скромные сокровища; но как же она поразилась, когда, отворив дверь, увидела, что за столом сидит и пишет ее кузен Эдмунд. Никогда прежде такого не случалось, и было это и удивительно и радостно.
— Фанни, — сразу же заговорил он, вставая и откладывая перо, а в руке у него было что-то еще, — прости мое вторжение. Я искал тебя, но, немного подождав в надежде, что ты вот-вот придешь, воспользовался твоей чернильницей, чтоб объяснить, почему я здесь очутился. Начало записки ты прочтешь сама, но теперь я скажу о самом деле; видишь ли, я прошу тебя принять этот пустячок — цепочку для Уильямова крестика. Она должна была быть у тебя уже неделю назад, но получилась задержка, мой брат отсутствовал из города долее, чем я рассчитывал, и я только теперь получил ее в Нортгемптоне. Надеюсь, цепочка понравится тебе сама по себе. Я старался сообразоваться с простотою твоего вкуса, но так или иначе я знаю, ты будешь снисходительна к моему намерению и сочтешь его тем, что оно есть — знаком любви одного из самых старых твоих друзей.
И он заторопился к двери еще прежде, чем Фанни, переполненная множеством мучительных и радостных чувств, успела сказать хоть слово; но одно желание, сильнейшее из всех, заставило ее поспешить, и она воскликнула:
— О кузен! Подожди минутку, прошу тебя, подожди.
Эдмунд воротился.
— Я даже и не стараюсь тебя благодарить, — взволнованно продолжала она. — О благодарности не может быть речи. Не могу тебе передать, что я сейчас чувствую. Ты так добр, что подумал об этом, я просто…
— Только это ты мне и хотела сказать, Фанни? — Эдмунд улыбнулся и опять повернулся к двери…
— Нет-нет, не это. Мне надобно с тобою посоветоваться.
Почти бессознательно она стала развязывать пакетик, который он только что ей передал, и, увидев упакованную со всем искусством ювелиров простую золотую цепочку, скромную и изящную, опять не удержалась от восклицания: