Мэнсфилд-парк - Страница 54

Леди Бертрам, казалось, вполне готова была покорно ждать. Фанни не разделяла спокойствия тетушки: завтрашний вечер не шел у ней из головы — ведь если станут репетировать все три акта, Эдмунд будет впервые играть вместе с мисс Крофорд; в третьем акте есть сцена, которая ей особенно интересна, которую она и жаждала и страшилась посмотреть в их исполнении. Сцена эта вся о любви: мужчине предстоит поведать о прелестях брака по любви, а партнерше — чуть ли не признаться ему в любви.

Фанни читала и перечитывала эту сцену, и множество чувств, мучительных и озадачивающих, одолевали ее, и она нетерпеливо ждала представления как события поистине чрезвычайного. И не верилось ей, что они уже репетировали эту сцену, хотя бы и без свидетелей.

Наступило завтра, вечернюю репетицию не отменили, и Фанни думала о ней все с тем же волнением. Она усердно трудилась, исполняя все наставления тетушки Норрис, но за усердием и молчанием таилась душа растревоженная, очень далекая от сиюминутных занятий; и около полудня, не желая присутствовать при еще одной и, по ее понятию, вовсе не нужной репетиции первого акта, которую только что предложил Генри Крофорд, она вместе со своею работой ускользнула в Восточную комнату, чтобы побыть в одиночестве и при том избежать встречи с мистером Рашуотом. Проходя через холл, она мельком увидела мисс Крофорд и миссис Грант, которые только что пришли из пастората, что никак не изменило ее желания уединиться, и с четверть часа она шила и размышляла без помех в Восточной комнате, а затем в дверь негромко постучали и появилась мисс Крофорд.

— Я не ошиблась? Да, это Восточная комната. Милая мисс Прайс, прошу меня извинить, но я пришла сюда, чтоб попросить вас о помощи.

Фанни, весьма удивленная, постаралась со всей учтивостью показать себя хозяйкою комнаты и бросила озабоченный взгляд на блестящую каминную решетку, на которой не было ни единого полена.

— Не беспокойтесь, мне не холодно, ничуть не холодно. Позвольте мне еще немного побыть здесь и не откажите в любезности прослушать мой третий акт. Я принесла свою книгу, и, если вы просто прорепетируете со мной, я так вам буду благодарна! Я пришла сегодня в надежде порепетировать с Эдмундом — вдвоем — еще до вечера, но он куда-то запропастился; и даже и окажись он здесь, боюсь, с ним я не смогла бы, мне надо прежде свыкнуться с ролью, ведь, право, в ней есть такие две-три реплики… Вы мне не откажете, правда?

Фанни весьма учтиво ее в том заверила, хотя голос ее прозвучал не очень твердо.

— Скажите, вам не приходилось заглянуть в мою роль? — продолжала мисс Крофорд, открывая книгу. — Вот она. Вначале я отнеслась к ней легко, но, право же… Вот посмотрите на эту реплику; и на эту, и на эту. Как же мне произносить такие слова, глядя ему в лицо? Вы бы могли? Но он ведь ваш кузен, это совсем другое дело. Пожалуйста, прорепетируйте со мной, и я буду воображать, будто вы — это он, и стану постепенно привыкать. Вы иногда и впрямь на него походите.

— Неужели?.. Я с величайшей готовностью сделаю все что смогу, но мне придется читать, наизусть я мало что знаю.

— Я думаю, совсем не знаете. Книга, конечно, будет у вас. Ну, за дело. Нам надобно иметь под рукой два стула, чтоб вы вынесли их на авансцену. Вот… настоящие стулья из классной комнаты, я бы сказала, совсем не для театра; они куда больше подходят для маленьких девочек, чтоб сидеть и болтать ножками, когда учишь уроки. Что бы сказали ваша гувернантка и ваш дядюшка, увидев, для чего мы их взяли? Если б сэр Томас мог нас всех сейчас увидеть, он бы осенил себя крестным знамением: ведь репетиции идут по всему дому. Йейтс буйствует в столовой. Я слышала его, когда поднималась по лестнице, а в театре, конечно же, репетируют неутомимые Агата и Фредерик. Уж если они не достигли совершенства, я буду весьма удивлена. Кстати, пять минут назад я туда заглянула, и как раз это было одно из тех мгновений, когда они старались не заключить друг друга в объятия, а со мною был мистер Рашуот. Я смотрю, у него вдруг сделалось такое странное лицо, и я сразу все повернула по-другому, сказала ему шепотом: «У нас будет превосходная Агата, в самой ее манере столько материнского, такой у ней материнский голос и выражение лица». Неплохо придумала, правда? Он тут же повеселел. Теперь — за мой монолог.

Мисс Крофорд начала, и Фанни присоединилась к ней с тем сдержанным чувством, какое рассчитывали в ней вызвать самой мыслью, что она представляет Эдмунда; но вид ее и голос были столь женственны, что не очень правдоподобно изобразила она мужчину. Однако ж при таком Анхельте мисс Крофорд набралась кое-какой храбрости, и они уже оставили позади первую половину сцены, когда стук в дверь заставил их умолкнуть, а в следующий миг появился Эдмунд и положил конец репетиции.

Удивленье, понимание, удовольствие эта неожиданная встреча вызвала у всех троих; а поскольку Эдмунда привела сюда та же самая нужда, что и мисс Крофорд, их понимание и удовольствие оказались отнюдь не мимолетными. Он тоже захватил с собою книгу и искал Фанни, чтоб попросить ее порепетировать с ним и помочь подготовиться к вечеру, вовсе не зная, что мисс Крофорд уже в доме; и как же они обрадовались и воодушевились оттого, что столкнулись здесь, оттого, что одна и та же мысль привела их сюда, оттого, что оба так оценили доброту Фанни.

Она же не могла разделить их пыл. В их безудержном сиянии ее оживление угасло, и, чувствуя, что обоим уже делается не до нее, она не в силах была утешиться тем, что каждый из них искал у ней помощи. Теперь им надобно репетировать вместе. Эдмунд предложил это, настаивал, просил, пока мисс Крофорд, не слишком сопротивлявшаяся с самого начала, уже не могла более отказываться — и Фанни нужна была единственно, чтобы подсказывать и делать замечания. Ее, в сущности, облекли полномочиями судьи и критика, и она всею душой желала справиться и говорить им о каждом их промахе; но все ее чувства противились этому, не могла она этого, не хотела, не смела; будь ей даже свойственно критиковать, на сей раз совесть не позволила бы ей высказать неодобренье. Ей казалось, все чувства, о которых говорилось в этой сцене, ей самой слишком близки, чтоб она могла по совести и верно судить о частностях. Быть суфлером — этого ей вполне довольно, а иногда более чем довольно, ибо не всегда она способна была помнить о книге. Глядя на них, она забывалась и, взволнованная нараставшей увлеченностью Эдмунда, однажды закрыла книгу и отворотилась как раз в ту минуту, когда ему нужна была ее помощь. Это приписали вполне естественной усталости и ее поблагодарили и пожалели, но она заслуживала куда большей жалости, о чем, как она надеялась, им никогда не догадаться. Наконец сцена кончилась, и Фанни заставила себя присовокупить свои похвалы к тем лестным отзывам друг о друге, которыми они обменивались; и когда она опять осталась одна и могла все вспомнить, ей подумалось, что они так исполняют свои роли, игра их пронизана таким чувством, что, без сомнения, успех им обеспечен, а для нее зрелище это будет поистине мучительным. Но как бы оно ни подействовало, она сегодня же снова должна выдержать это тяжкое испытание.