— Какая несносная жара, — сказала мисс Крофорд, когда они одолели уступчатый газон и во второй раз оказались у калитки напротив середины дома, выходящей к неухоженной части парка.
— Наверное, все мы не прочь отдышаться? Вон там прелестный лесок, если б только удалось в него попасть. Вот счастье, да только если калитка не на запоре! Но она, конечно же, на запоре, в этих огромных усадьбах одни только садовники и могут ходить, куда им угодно.
Калитка, однако, оказалась не заперта, и они все согласно и с радостью прошли через нее и оставили позади безжалостный блеск дня. Довольно длинный лестничный марш привел их в дальнюю часть парка, в насаженную рощу площадью около двух акров, и хотя состояла она главным образом из бука, пихты и лаврового дерева и была наполовину вырублена, и хотя разбита была с чересчур большой правильностью, здесь, в сравненье с лужайкой для игры в шары и уступчатым газоном, царили сумрак и тень и естественная красота. Все они ощутили ее свежесть и несколько времени только шли и восхищались. Наконец после недолгого молчания заговорила мисс Крофорд:
— Итак, вы собираетесь стать священником, мистер Бертрам. Меня это несколько удивляет.
— Почему ж это должно вас удивлять? Вы, несомненно, полагали, что я готовлю себя к какому-то поприщу, и могли понять, что я не пойду ни в законники, ни в военные, ни в моряки.
— Да, правда. Но, короче говоря, мне это не пришло в голову. И ведь обыкновенно находится дядюшка или дед, который оставляет наследство второму сыну.
— Весьма похвальное обыкновение, — сказал Эдмунд, — но так бывает не всегда. Я одно из этих исключений и оттого должен сам о себе позаботиться.
— Но чего ради вам становиться священником? Я думала, это всегда удел самого младшего сына, когда много братьев и всем предоставляется выбор до него.
— Значит, вы думаете, что сама по себе церковь никогда никого не привлекает?
— «Никогда» — зловещее слово. Но если употребить «никогда» в обиходном смысле, что означает «довольно редко», то да, я и вправду так думаю. Ведь чего можно достичь в церкви? Мужчины любят отличаться, и на любом другом поприще можно отличиться, только не в церкви. Священник — ничто.
— Надеюсь, «ничто» в обиходном употреблении, так же как «никогда», имеет степени. Священнику не дано занимать высокое положение или главенствовать в свете. Он не должен предводительствовать толпами или задавать тон в одежде. Но я не могу назвать ничтожной роль, которая обязывает заботиться о том, что всего важней для человечества, имея в виду каждого человека в отдельности или все общество в целом, жизнь земную и вечную, обязывает печься о религии и нравственности, а тем самым о поведении, которое из них проистекает. Такое служение никто не может назвать ничтожным. Если ничтожен человек, принявший его, то потому, что пренебрегает своим долгом, забывает о том, сколь важен этот долг, выступает в роли, в какой ему выступать не следует.
— Вы приписываете священнику большую роль, чем обыкновенно от него ждут или чем я в состоянии понять. Важность этой роли и то, что из нее проистекает, не очень и заметишь в обществе, и как это может быть достигнуто, если священнослужители почти не появляются на людях? Две проповеди в неделю, даже если они стоят того, чтобы их слушать, даже если у проповедника хватает ума написать их самому, а не заимствовать у Блэра, как могут они совершить все то, о чем вы говорите? Руководить поведением и нравами большого прихода во все прочие дни недели? Ведь священника редко где увидишь, кроме как на кафедре во время службы.
— Вы говорите о Лондоне, я же говорю обо всем государстве.
— Мне кажется, по столице можно довольно верно судить о любом другом месте.
— Нет, хочу надеяться, что не тогда, когда речь идет о соотношении добродетели и порока в королевстве. Не в больших городах мы ищем высочайшую мораль. Уважаемые люди любого звания не там могут творить всего более добра; и конечно, не там можно всего более ощутить влияние духовенства. За хорошим проповедником следуют, им восхищаются; но не только хорошими проповедями полезен священник своему приходу и округе, когда приход и округа невелики и всем виден его образ жизни, его личность и поведение, что в Лондоне бывает не часто. Там духовенство теряется в толпах прихожан. Священники известны по большей части единственно как проповедники. А что до их влияния на поведение людей, я не хочу, чтобы мисс Крофорд поняла меня превратно, подумала, будто я почитаю их судьями хорошего воспитания, учителями благовоспитанности и учтивости, знатоками этикета. «Поведение», о котором я говорю, можно скорее назвать «нравами», пожалуй, следствием добрых принципов; короче говоря, следствием тех доктрин, которые им положено проповедовать, к которым положено приобщать свою паству; и я убежден, повсюду можно заметить, что, каково духовенство — такое, как ему быть должно, или не такое, — таков и весь прочий люд.
— Несомненно, — со спокойной уверенностью сказала Фанни.
— Вот вам, — воскликнула мисс Крофорд, — вы уже совершенно убедили мисс Прайс!
— Я был бы рад убедить мисс Крофорд.
— Не думаю, чтоб вам когда-нибудь это удалось, — отвечала та с лукавой улыбкой. — Я и сейчас удивляюсь ничуть не меньше, чем вначале, что вы намерены принять сан. Право же, вы созданы для чего-то лучшего. Ну передумайте же. Еще не поздно. Займитесь правом.
— Заняться правом! — Вы это советуете с такой же легкостью, как мне было сказано войти в эти заросли.
— Теперь вы собираетесь сказать, будто из двух этих занятий право более походит на непролазные заросли, но я вас опережаю; запомните, я вас опередила.