Мэнсфилд-парк - Страница 105

105

Эдмунд, однако, сжав ей руку, вовсе не намеревался дать ей понять, будто безоговорочно одобряет и поощряет ее, как она с надеждою подумала. Это должно было лишь выразить его интерес ко всему, что касается до Фанни, передать ей, что новость оживила его нежную к ней привязанность. Однако ж он был полностию на стороне отца. Он не так, как отец, удивился, что она отказала Крофорду, ибо вовсе не думал, что она хоть сколько-нибудь его отличает, скорее напротив, и легко себе представил, что Крофорд застиг ее врасплох, но и сам сэр Томас не мог бы желать этого брака более, чем Эдмунд. По его мненью, все говорило в пользу этого союза, и, отдавая Фанни должное за то, что она сделала под влиянием своего нынешнего равнодушия к Крофорду, отдавая ей должное в таких лестных выражениях, какие никак бы не повторил за сыном сэр Томас, Эдмунд искренне надеялся, со всей горячностью верил, что все кончится браком, и что, как он начинал уже серьезно подумывать, их взаимная привязанность покажет, что по натуре они как раз подходят для того, чтоб составить счастие друг друга. Крофорд не дал ей времени расположиться к нему. Он начал не с того конца. Однако же, полагал Эдмунд, при властной, яркой и одаренной натуре Крофорда и податливом нраве Фанни, они неизбежно придут к счастливой развязке. Меж тем он видел, как смутилась Фанни, и потому старательно остерегался словом ли, взглядом, движением смутить ее вновь.

Крофорд появился на другой день, и в связи с возвращением Эдмунда сэр Томас счел себя более чем вправе пригласить его остаться отобедать; нельзя было не оказать ему этой чести. Крофорд, разумеется, остался, и у Эдмунда был прекрасный случай наблюдать, как он спешит завоевать Фанни и в какой мере сулит надежду ее ответное поведение; и так мала была эта мера, так мала, что он готов был изумиться упорству друга, — ведь только смущенье Фанни и могло внушить какую-то надежду, и, уж если не на ее смятение, ни на что другое надеяться не приходилось. Фанни стоила упорства Крофорда; по мненью Эдмунда, она стоила величайшего терпения, любого душевного усилия, но при этом он не представлял, что сам мог бы продолжать добиваться какой-либо женщины, если б в глазах ее, как сейчас в глазах Фанни, не прочел ничего, что поддержало бы его мужество. Он очень хотел надеяться, что Крофорд видит ясней; и это было самое утешительное заключение, к которому он пришел, наблюдая за ними перед обедом, во время обеда и после него.

Вечером несколько обстоятельств показались ему более обнадеживающими. Когда они с Крофордом вошли в гостиную, его матушка и Фанни с таким молчаливым усердием занимались своим рукодельем, будто ни до чего другого им и дела не было. Эдмунд не смог не заметить вслух, что обе они, видно, наслаждаются совершенным покоем.

— Мы не все время были так молчаливы, — отвечала леди Бертрам. — Фанни читала мне и отложила книгу, только когда услыхала ваши шаги. — На столе и вправду лежала книга, которую, похоже, только-только закрыли, том Шекспира. — Она мне часто читает из этих книг. И как раз читала за этого… Как бишь его зовут, Фанни?.. когда услыхала ваши шаги.

Крофорд взял книгу.

— Ваша светлость, я был бы счастлив дочитать за него, — сказал он. — Я тотчас найду это место. — И, осторожно дав книге раскрыться там, где листы распались сами собой, он вправду нашел нужное место или другое, за одну-две страницы от него, достаточно близко, чтоб удовлетворить леди Бертрам, которая, едва он назвал кардинала Уолси, сказала, что это и есть тот самый монолог. Фанни ни взглядом, ни словом не помогла Крофорду, не произнесла ни звука за или против. Она вся ушла в свое рукоделье. Казалось, она решила ничем другим не интересоваться. Но у ней был слишком хороший вкус. Она не выдержала и пяти минут, поневоле начала слушать; Крофорд читал превосходно, и она поистине наслаждалась хорошим чтением. К хорошему чтению она, однако ж, была приучена давно; прекрасно читал дядюшка, кузины и кузены, в особенности Эдмунд; но чтение Крофорда отличалось поразительным разнообразием, ничего подобного ей еще слушать не доводилось. Король, королева, Бэкингем, Уолси, Кромвель12 — он читал за всех по очереди; со счастливым уменьем, со счастливою силою догадки он всякий раз ухитрялся напасть на самую лучшую сцену либо на самый лучший монолог любого из них; и что бы ни следовало выразить — достоинство или гордыню, нежность или угрызения совести, — все удавалось ему превосходно. Он читал как истинный артист. Его игра в их театре впервые показала Фанни, какое наслаждение может доставить пьеса, и сейчас чтение оживило в памяти тогдашнюю его игру; пожалуй, даже принесло еще большее наслаждение, оттого что было неожиданно и не вызывало неприятного чувства, какое она испытывала, видя его на сцене с мисс Бертрам.

Эдмунд замечал, что Фанни слушает и все больше обращается в слух, и ему забавно и приятно было видеть, как все медленнее движется у ней в руках иголка, которая поначалу, казалось, поглощала все ее внимание; как выпала она у ней из рук, а Фанни не шелохнулась, и, наконец, как глаза, которые весь день так старательно избегали Крофорда, устремлялись на него, устремлялись подолгу, но наконец притянули его ответный взгляд, и тогда книга была закрыта, а чары разрушены. Фанни тотчас опять ушла в себя, залилась румянцем и с величайшим усердием принялась за вышиванье; он этого было довольно, чтобы вселить в Эдмунда радость за друга, и, когда он сердечно того благодарил, он горячо надеялся, что выражает и тайные чувства Фанни.

— Должно быть, это ваша любимая пьеса, — сказал он. — Вы так читали, словно хорошо ее знаете.

105